+7 (8452) 98-71-16
Текст: Иван Воронин
гадкий я
Жизнь как борьба... с весом
«Школа жизни!» — провозгласила тему номера мой любимый редактор Люся Тугарина. У меня сразу поднялась температура и заболел живот — так я люблю все, что связано со словом «школа». В детстве я мог симулировать все диагнозы из Большой медицинской энциклопедии по алфавиту — от ангины до ящура, лишь бы остаться дома. До сих пор сомневаюсь в полезности школы и последующего института, ведь все самое интересное происходило между ними. «Школа открывает перед тобой двери в будущее!» — слышу хор учительских и родительских голосов. «Ребята, — хочется ответить им, — какое будущее? Единственное, что у человека реально было в жизни — это его прошлое. Недаром к старости человек приходит с повернутым назад лицом».
С рождения я был болезненно здоровым. Мамы миниатюрных и чахлых детей смотрели на меня и морщились. Бабушки отказывались брать внука на руки. Отцу приходилось работать в трех местах — иначе монстра не прокормить. «Какой богатырь!» — восхищалась нянечка в яслях, выкатывая коляску со мной на январский мороз (кроваток в группе все равно не хватало, а что будет такому здоровяку — только закалится!). После воспаления легких я выжил и снова научился говорить и ходить, и даже бегать, так что теперь легко мог догнать родителей и заявить: «Есть хочу!». Родители смирились, мир сдался.
В школе я был на голову выше своих сверстников. Особых преимуществ это не давало, но классную доску я мыл чаще других. К тому же я был толстым и представлялся поджарым советским детям легкой добычей. Если меня били, то вчетвером, меньшим числом — это уже наудачу. Поэтому драться я не любил — редко получалось выходить победителем. Отец не хотел растить нюню и отдал меня в бокс. Он мечтал, чтобы бегемот «порхал, как бабочка, и жалил, как пчела» — лучше бы отвел в ветеринарный кружок. Тренер, добрый человек, ставил меня в спарринг к старшим, более опытным соперникам. Мне это, конечно, льстило, но после очень болела голова. Говорят, шрамы на роже для мужчин всего дороже. Так себе инвестиции, скажу я вам.
К выпускному балу я похудел, вытянулся и возмужал насколько мог. Некоторые одноклассницы думали, что это я специально. Зря появившиеся усы, больше похожие на след от какао, сигнализировали о моей готовности к любым приключениям, даже поцелуям. Но прощальный вальс мне досталось танцевать с математичкой. К слову, девочки из нашего класса не достались никому, они стояли в сторонке, сбившись в стайку, и изображали переломы конечностей. Несмотря на преклонный возраст (ей было около тридцати), математичка неплохо вела в танце. «Воронин! — почти шептала она, горячо глядя мне в самую душу. — Обещай, что станешь человеком!». «Ни за что, Марьиванна!» — едва успевая переставлять ноги, отвечал я. Дух бунтарства, знаете ли, и все такое.
В девяностые становиться человеком казалось бессмысленным, ведь ни я, ни кто-то из моих друзей не надеялись дожить до Миллениума. Вокруг поминутно что-то взрывалось, куда-то все спешили, кого-то выносили. Было страшно и весело. Если бы эта фраза была в ходу, то люди погибали бы с криком: «Это девяностые, детка!» Едва перешагнув рубеж нового тысячелетия, мы обернулись назад, озадаченно почесали в затылках: «Простите, вот это все — что это было?» И, не дождавшись ответа, побрели дальше заниматься нормальными мирскими делами.
К двадцати трем годам у меня скопился приличный профессиональный багаж: был и кровельщиком, и помощником «нового русского» (ему требовались крепкие ребята, чтобы менять доллары), оказался лучшим коммивояжером в стране (сам того не подозревая), побыл звездой саратовского рэпа (йоу, ватсап, биг ман!), отдал несколько лет нефтяной промышленности (вот уж где трудятся крутые парни!) и, наконец, угодил в дизайнеры (смотри прошлый номер журнала). Накопленный опыт указывал на то, что пора отпускать бороду. С той поры мы с бородой неразлучны — куда я, туда и она.
Однажды девушка сказала мне, что я умный. Я насторожился, ожидая услышать смех за кадром. Тишина — только томное дыхание, означавшее чистейшую правду (ну, конечно, ага!). Я сразу бросил ломать корягу, лезть на памятник, идти на таран, готовить революцию, сбивать слюной птиц, — в общем, бросил все, чем занимаются здоровяки на первом свидании, чтобы произвести верное впечатление на нежный пол. Тогда я рассказал ей про звездообразование, пояс Койпера, тектонический разлом в Глебучевом овраге. Прочел ей свои стихи из раннего и неизданного (впрочем, они все такие). «И красивый!» — добавила она. Я снова прислушался. Похоже, Вселенная недоумевала вместе со мной. Чтобы как-то разрядить возникшее напряжение между нами троими — девушкой, мною и Вселенной, я сделал предложение. Разумеется, девушке.
Само собой, после свадьбы я сразу расслабился и сильно растолстел. Даже не успел как следует порадовать молодую жену. Даром истлела в шкафу розовая рубашка размера икс-эль. Провалилась с треском концепция пустого холодильника. Теперь я чаще бываю «умным», чем «красивым». Что ж, не так плохо в лагере «интеллектуалов»: тут знакомые все лица, дикорастущие бороды и бородатые анекдоты.
В школе я был на голову выше своих сверстников. Особых преимуществ это не давало, но классную доску я мыл чаще других. К тому же я был толстым и представлялся поджарым советским детям легкой добычей. Если меня били, то вчетвером, меньшим числом — это уже наудачу. Поэтому драться я не любил — редко получалось выходить победителем. Отец не хотел растить нюню и отдал меня в бокс. Он мечтал, чтобы бегемот «порхал, как бабочка, и жалил, как пчела» — лучше бы отвел в ветеринарный кружок. Тренер, добрый человек, ставил меня в спарринг к старшим, более опытным соперникам. Мне это, конечно, льстило, но после очень болела голова. Говорят, шрамы на роже для мужчин всего дороже. Так себе инвестиции, скажу я вам.
К выпускному балу я похудел, вытянулся и возмужал насколько мог. Некоторые одноклассницы думали, что это я специально. Зря появившиеся усы, больше похожие на след от какао, сигнализировали о моей готовности к любым приключениям, даже поцелуям. Но прощальный вальс мне досталось танцевать с математичкой. К слову, девочки из нашего класса не достались никому, они стояли в сторонке, сбившись в стайку, и изображали переломы конечностей. Несмотря на преклонный возраст (ей было около тридцати), математичка неплохо вела в танце. «Воронин! — почти шептала она, горячо глядя мне в самую душу. — Обещай, что станешь человеком!». «Ни за что, Марьиванна!» — едва успевая переставлять ноги, отвечал я. Дух бунтарства, знаете ли, и все такое.
В девяностые становиться человеком казалось бессмысленным, ведь ни я, ни кто-то из моих друзей не надеялись дожить до Миллениума. Вокруг поминутно что-то взрывалось, куда-то все спешили, кого-то выносили. Было страшно и весело. Если бы эта фраза была в ходу, то люди погибали бы с криком: «Это девяностые, детка!» Едва перешагнув рубеж нового тысячелетия, мы обернулись назад, озадаченно почесали в затылках: «Простите, вот это все — что это было?» И, не дождавшись ответа, побрели дальше заниматься нормальными мирскими делами.
К двадцати трем годам у меня скопился приличный профессиональный багаж: был и кровельщиком, и помощником «нового русского» (ему требовались крепкие ребята, чтобы менять доллары), оказался лучшим коммивояжером в стране (сам того не подозревая), побыл звездой саратовского рэпа (йоу, ватсап, биг ман!), отдал несколько лет нефтяной промышленности (вот уж где трудятся крутые парни!) и, наконец, угодил в дизайнеры (смотри прошлый номер журнала). Накопленный опыт указывал на то, что пора отпускать бороду. С той поры мы с бородой неразлучны — куда я, туда и она.
Однажды девушка сказала мне, что я умный. Я насторожился, ожидая услышать смех за кадром. Тишина — только томное дыхание, означавшее чистейшую правду (ну, конечно, ага!). Я сразу бросил ломать корягу, лезть на памятник, идти на таран, готовить революцию, сбивать слюной птиц, — в общем, бросил все, чем занимаются здоровяки на первом свидании, чтобы произвести верное впечатление на нежный пол. Тогда я рассказал ей про звездообразование, пояс Койпера, тектонический разлом в Глебучевом овраге. Прочел ей свои стихи из раннего и неизданного (впрочем, они все такие). «И красивый!» — добавила она. Я снова прислушался. Похоже, Вселенная недоумевала вместе со мной. Чтобы как-то разрядить возникшее напряжение между нами троими — девушкой, мною и Вселенной, я сделал предложение. Разумеется, девушке.
Само собой, после свадьбы я сразу расслабился и сильно растолстел. Даже не успел как следует порадовать молодую жену. Даром истлела в шкафу розовая рубашка размера икс-эль. Провалилась с треском концепция пустого холодильника. Теперь я чаще бываю «умным», чем «красивым». Что ж, не так плохо в лагере «интеллектуалов»: тут знакомые все лица, дикорастущие бороды и бородатые анекдоты.