Студенты – это, в первую очередь, те, кто переживал ситуацию экзамена: когда нужно ответить на серию каверзных вопросов, и неважно, учил ли ты, знаешь ориентировочно или не учил вообще. Тебе нужно вспомнить или угадать, или придумать. Именно в этом пиковом моменте ощущение студенческой жизни проявляется наиболее полно. Правда, это кульминационное проявление студенты не любят, предпочитая понятие «студенческая жизнь» закреплять за совершенно другим способом времяпрепровождения.

Будущее любого студента представляет собой испытание судьбы: а вот интересно, станет ли он после выпуска и получения конкретной специальности работать именно по профессии или же ему предстоит нечто совершенно другое. Филистеры, конечно, в этом месте начнут ворчать: вот учим мы их, учим, а они работают совершенно в других отраслях (или даже – о, ужас! – не работают). Понятно, они искренне и безоговорочно полагают, что все в вузах учатся именно профессии… Нет, профессии, конечно, некоторые тоже учатся, я таких видел собственными глазами, но основной смысл студенчества совершенно не в этом. Сегодняшнее высшее образование учит поиску и обработке информации, бросанию вызова, житейской «ориентации на местности».

Студенты традиционно отчаянны и бесшабашны. Ключевым моментом в истории надо считать средневековый запрет подвергать их телесным наказаниям за правонарушения. Студентами до сих пор владеет такая эйфория, что все остальные меры, применяемые в другие эпохи, оказались тщетными. Вот, предположим, отчисляют некоего человека из, скажем, Казанского университета, а через несколько лет он раз – и становится вождем мирового пролетариата и запускает стартап социалистических революций по земному шару. Не знаю, связано ли одно с другим или нет, но вы не представляете, насколько тяжело сейчас студенту отчислиться из вуза. Те, у кого это все-таки получается, очевидно, обладают или редким талантом или поистине титаническим упорством.

Я за студенческой расой наблюдаю тридцать лет: с того момента, как сам поступил в университет. Сравнивать различные призывы студентов ужасно интересно, но я, кажется, прогулял семинар по поколениям X, Y и Z, а также по «бумерам», «миллениалам» и «зумерам». Мне на днях студенты пытались подсказать – провал. Я лучше по старинке, по декадам.

«Девяностые» сейчас – тема беспрестанных боев и крестовых походов. Каждый их запомнил по-своему, такое впечатление, что нация находилась в разных измерениях. У меня студенты моей юности остались в памяти как запойные (во всех смыслах этого слова) эстеты, жадные до поэзии, музыки, впечатлений и эмоций. Считала эта раса себя законченными индивидуалистами, но упорно пыталась собираться в большие стаи. И очень переживала, когда группировки распадались. Бедность провоцировала уход от реальности, загулы и творческие поиски. «Представляешь, фольклорной экспедиции в день выдают восемнадцать рублей! Это же можно каждый день пить! Если не есть!»

«Нулевые» приводили в вуз людей, с которыми лично мне было приятно разговаривать на равных. Это равенство отчасти может служить объяснением того, что большинство из них были крайними нонконформистами и спорщиками. С некоторыми курсами у меня даже были ссоры на несколько месяцев. При этом именно среди них попадались самые невероятные заучки, с которыми только доводилось сталкиваться: «Мы очередь на экзамен приходили занимать к семи утра и ругались из-за нее, как будто это хвост за колбасой. Мне как-то надоело быть в конце очереди, я психанула и пришла примерно в 7:30, может, чуть попозже. Была девятая или одиннадцатая. После этого больше не пыталась».

А что касается сегодняшних, то они очень обаятельные и интересные. Замечаю за ними несколько особенностей, которыми с удовольствием поделюсь. Во-первых, цифровизация, информационный бум и какие-то неведомые биологические циклы повлияли на изменение баланса в коммуникации. Впервые на моей памяти интроверты в вузах составляют абсолютное большинство. Культ личных границ превратил каждого из них в Робинзона, плотно обосновавшегося в собственной изолированной галактике. В общем, они почти не собираются вместе. Они общаются в основном сообщениями, но в большинстве своем не имеют внятного представления о письменной речи, ибо ориентированы на устную. Но и тут есть сложности: именно этот микропоколение напоминает очередь к логопеду. Их дикция несет в себе магическую ауру неопределенности и таинственности. Кстати, в песнях молодых поп-артистов очень непросто разобрать конкретные слова не только потому, что это помогает скрыть банальность (когда поп-музыка не была банальной?). Поп-певец является зеркалом своей аудитории и при этом образцом для подражания. Взяв распространенную черту, массовая культура превратила ее в «фишку».

Поколение, рожденное для свободы, как будто бы намеревалось избавиться от всех якорей. Но в полной мере избавилось только от эрудиции и начитанности. Они знают, что им доступна любая информация, стоит только руку протянуть, поэтому по эволюционному принципу сдержек и противовесов им в голову не приходит что-то куда-то
протягивать. Слушать их на экзаменах то весело, то неловко:

«– Она позвала животных, в том числе Вия.
– И что ему сделал Вий?
– Он ему съел голову».

«– Кто такие Добчинский и Бобчинский?
– Ну, они не служат, ничем конкретно не занимаются…
– И кто они, значит?
– Добчинский и Бобчинский – простые крестьяне».

«Наполеон Бонапарт – это человек не из России, но он воюет на русской стороне за русскую землю».

Вопрос, зачем я им нужен, поднимается все чаще и чаще. Ведь они совершенно не понимают, что я им говорю. Впрочем, студенты это делали всегда, даже когда я сам был одним из них. Значит, дело вовсе не в десятилетии…