20 февраля в Саратов на премьеру первой серии ретродрамы о судьбе героической экспедиции «Челюскин. Первые» от Ростелеком и онлайн-кинотеатра Wink приехал актер театра и кино, саратовец Дмитрий Куличков. Мы встретились перед показом и поговорили о фильме, о героях прошлого и о Саратове
Прежде всего хочется спросить про работу над фильмом: насколько все эти сложные, суровые условия, которые фильм должен передать, соответствуют тому, что царило на съемочной площадке?
В самом начале съемок у нас было две смены в Архангельске. Прямо на корабле, где мы все разгружаем реальный корабль, действительно зимой, по-настоящему. Потом мы должны были снимать на льдах где-то, но протестировали, что это невозможно: холодно, ветра, палатки уносит, техника не выдерживает, опять же льдина — это очень опасно, да и технически невозможно. Работа в прямом и переносном смысле заморозилась, мы стали думать, что делать. И тогда съемки перенесли в павильон, а я первый раз столкнулся с технологией, когда на площадке во все стены выводится изображение натуры с помощью проекторов. В ангар привезли тонны искусственного снега и огромные вентиляторы, которые дают бурю. И мы в реальных, действительно настоящих костюмах — у моего героя капитана Воронина вообще историческое пальто Ворошилова, художница по костюмам нашла реально вещь тех времен. Съемочная команда потом еще доснимала на натуре, три смены под Мурманском, где-то под Териберкой. Но даже это было трудно. А мы испытывали преодоление не хуже, чем наши герои: мучались в костюмах не от холода, а от жары, и от снега, который летит всюду, а тебе нужно говорить. Но ощущение реальности от картинки было полное: снег, ветер, палатки уносит — очень интересная атмосфера, опыт интересный. Думаю, чем дальше, тем больше таких примеров в кино будет появляться, но пока компания Winkодна из самых креативных продвинутых.
В самом начале съемок у нас было две смены в Архангельске. Прямо на корабле, где мы все разгружаем реальный корабль, действительно зимой, по-настоящему. Потом мы должны были снимать на льдах где-то, но протестировали, что это невозможно: холодно, ветра, палатки уносит, техника не выдерживает, опять же льдина — это очень опасно, да и технически невозможно. Работа в прямом и переносном смысле заморозилась, мы стали думать, что делать. И тогда съемки перенесли в павильон, а я первый раз столкнулся с технологией, когда на площадке во все стены выводится изображение натуры с помощью проекторов. В ангар привезли тонны искусственного снега и огромные вентиляторы, которые дают бурю. И мы в реальных, действительно настоящих костюмах — у моего героя капитана Воронина вообще историческое пальто Ворошилова, художница по костюмам нашла реально вещь тех времен. Съемочная команда потом еще доснимала на натуре, три смены под Мурманском, где-то под Териберкой. Но даже это было трудно. А мы испытывали преодоление не хуже, чем наши герои: мучались в костюмах не от холода, а от жары, и от снега, который летит всюду, а тебе нужно говорить. Но ощущение реальности от картинки было полное: снег, ветер, палатки уносит — очень интересная атмосфера, опыт интересный. Думаю, чем дальше, тем больше таких примеров в кино будет появляться, но пока компания Winkодна из самых креативных продвинутых.
Насколько технология и такая чисто павильонная съемка меняет киношную профессию? Как будто бы актеры кино еще больше приближаются к театральной работе?
С одной стороны, да, но на практике все равно сложность, которую мы испытываем в этих одеждах, в этих тяжелых условиях, мы все равно входим в состояние этой обреченности, отчаяния — мне кажется, у актеров получилось создать такую атмосферу, которую там переживали люди. Конечно, я хотел бы, чтобы это на реальной природе было снято, это добавило бы какого-то внутреннего абсолюта. В настоящей экспедиции ничего и не надо играть. Но в павильонной съемке, когда ты с утра уже идешь вот в этом тулупе, в этих ватниках, в тяжелых уггах, и уже тебе не очень как бы. Это добавляло правды нам, ощущения, что действительно так и было. Я не мог поверить, как люди столько времени действительно могут прожить в таких льдах. Какие-то особенные люди, которые преодолевают все, любые законы природы. Вот про это история для меня, про то, что в таких условиях действительно проявляется суть истинная, человеческие качества.
С одной стороны, да, но на практике все равно сложность, которую мы испытываем в этих одеждах, в этих тяжелых условиях, мы все равно входим в состояние этой обреченности, отчаяния — мне кажется, у актеров получилось создать такую атмосферу, которую там переживали люди. Конечно, я хотел бы, чтобы это на реальной природе было снято, это добавило бы какого-то внутреннего абсолюта. В настоящей экспедиции ничего и не надо играть. Но в павильонной съемке, когда ты с утра уже идешь вот в этом тулупе, в этих ватниках, в тяжелых уггах, и уже тебе не очень как бы. Это добавляло правды нам, ощущения, что действительно так и было. Я не мог поверить, как люди столько времени действительно могут прожить в таких льдах. Какие-то особенные люди, которые преодолевают все, любые законы природы. Вот про это история для меня, про то, что в таких условиях действительно проявляется суть истинная, человеческие качества.
Изнежились мы что ли за сто лет?
Ну конечно! Конечно, изнежились! Люди там прорубали северный морской путь совсем не на ледоколе. Как раз в этом и был конфликт между моим героем, капитаном Ворониным, практиком, и начальником экспедиции Шмидтом, теоретиком. Столкновение того, кто реально делает все своими руками, и другого, интеллектуала и ученого.
Ну конечно! Конечно, изнежились! Люди там прорубали северный морской путь совсем не на ледоколе. Как раз в этом и был конфликт между моим героем, капитаном Ворониным, практиком, и начальником экспедиции Шмидтом, теоретиком. Столкновение того, кто реально делает все своими руками, и другого, интеллектуала и ученого.
Любопытно, что биография саратовского кинематографиста, документалиста, фотографа Владислава Микоши тоже связана с «Челюскиным»: он был первым, кто запечатлел спасение экипажа летчиками. С детства он мечтал о севере, но не был принят в мореходку. А судьба подкинула ему немало знаковых путешествий и испытаний. Его биография тоже повод задуматься, может быть эти люди все были другими, чем мы?
Ну, конечно, конечно! Это однозначно! Например, наши деды, их военные истории, когда ты думаешь, что так не может быть. А может! Они, правда, мощные, такие Атланты — они нас сегодня чему-то должны научить, их гены-то в нас есть! А еще для меня эта история о том, как в критических ситуациях проявляется настоящая природа человека: у кого-то животное проявляется, у кого-то, наоборот, включается разум, и за счет этого человек остается человеком и спасается. Мой герой, капитан Воронин — это разум, понимание ситуации и ответственности за людей. Он для меня мужской пример, к которому я бы стремился сам лично.
Ну, конечно, конечно! Это однозначно! Например, наши деды, их военные истории, когда ты думаешь, что так не может быть. А может! Они, правда, мощные, такие Атланты — они нас сегодня чему-то должны научить, их гены-то в нас есть! А еще для меня эта история о том, как в критических ситуациях проявляется настоящая природа человека: у кого-то животное проявляется, у кого-то, наоборот, включается разум, и за счет этого человек остается человеком и спасается. Мой герой, капитан Воронин — это разум, понимание ситуации и ответственности за людей. Он для меня мужской пример, к которому я бы стремился сам лично.
Презентовать фильм в родном Саратове — для вас это важно? Насколько вообще приятно и значимо в родной город приезжать?
Всегда приятно, всегда значимо, всегда важно. Я всегда по возможности приезжаю, я же отсюда, это мои корни. Здесь мои силы, как ни крути. Именно силы город мне дал, дал жизнь, дал толчок, ресурсы на дальнейшее. Саратов для меня город и добрый, и жестокий. Мягкость приема, мягкость речи, застолье — простота в хорошем смысле провинциальная, волжская такая. Это тоже сила. А жестокость — ну, не без этого, это тоже в наших генах, поскольку город портовый, купцы-разбойники-военные — это сила. Сила, жесткость, чтобы завоевать какой-то кусок. И какие-то жестокие уроки юности вспоминаются, опасность была всегда. Заканчивал поздно на факультете, шел пешком и обязательно на кого-то нарывался. Вот для меня это тоже воспоминание о городе — и опасности, и спасение. Все вместе: и надежды, и мрак. А еще всегда есть волнение, когда приезжаю в город. Чувство ностальгии, привязанности по отношению ко всему вокруг: въезжаю — волнительно, иду — волнительно, встречаюсь с кем-то — волнительно. Я здесь возвращаюсь к детским ощущениям, юношеским переживаниям. Они начинают оживать, поэтому это очень живая связь с городом.
Всегда приятно, всегда значимо, всегда важно. Я всегда по возможности приезжаю, я же отсюда, это мои корни. Здесь мои силы, как ни крути. Именно силы город мне дал, дал жизнь, дал толчок, ресурсы на дальнейшее. Саратов для меня город и добрый, и жестокий. Мягкость приема, мягкость речи, застолье — простота в хорошем смысле провинциальная, волжская такая. Это тоже сила. А жестокость — ну, не без этого, это тоже в наших генах, поскольку город портовый, купцы-разбойники-военные — это сила. Сила, жесткость, чтобы завоевать какой-то кусок. И какие-то жестокие уроки юности вспоминаются, опасность была всегда. Заканчивал поздно на факультете, шел пешком и обязательно на кого-то нарывался. Вот для меня это тоже воспоминание о городе — и опасности, и спасение. Все вместе: и надежды, и мрак. А еще всегда есть волнение, когда приезжаю в город. Чувство ностальгии, привязанности по отношению ко всему вокруг: въезжаю — волнительно, иду — волнительно, встречаюсь с кем-то — волнительно. Я здесь возвращаюсь к детским ощущениям, юношеским переживаниям. Они начинают оживать, поэтому это очень живая связь с городом.
Текст: Мария Карманова Фото: Екатерина Сипачева, пресс-служба Wink.ru
